…и упал занавес. Питер молча и практически бездумно добрел до пристани, попинал гальку воль дорог, потолокся рядом с пестрыми лотками. Звуки Оули доходили до него словно сквозь глухую толстую стену – приглушенно и с некоторым опозданием. Люди смешно открывали рот, будто рыбы, а слова, толкаясь, невпопад пристраивались где-то далеко позади. Священник под прицелом пристального взора торговки повертел в руках очередную лакированную безделушку, словно приценивался, усмехнулся сам себе и, извиняясь, кивнул оборотистой бабуле, - мол, будем искать такой же, но другой: в голове было тихо, пусто. Еще со школярских времен Питер радовался способности живучей молодежи за ночь глотать любые объемы информации, а через сутки их забывать. Но, то ли чудесная способность была строго приписана к школярской скамье и, расставаясь с оной, новоявленный сановник навек терял и эту всеядность, то ли случай был не совсем подходящий, однако маленькая конопатая хозяюшка накрепко засела в мыслях священника и никак не желала возвращать им недавнюю невесомость. Так, в размышлениях, Питер провел час, другой, третий, задумчиво меряя шагами пристань и терпеливо дожидаясь отплытия судна, которое все откладывалось, откладывалось, откладывалось… В полдень о доски причала ударились первые капли – тяжелые, большие, и стало очевидно, почему моряки не спешили в путь. Еще через четверть часа Оули накрыла страшная гроза, суденышки болтались на волнах, словно щепки, Хинбурн вздулся и хлестал берега почем зря: люблю грозу в начале мая! Питер, вжавшись в щель между чьим-то высоким крыльцом и крытой лавкой, смотрел на буйство стихии и, что удивительно, испытывал от этого немалое счастье и облегчение: Как известно, дождь имеет свойство чудесное и целительное для многих душевных недугов… У ж так его окрестили Благовестные, таким ему и быть. Когда за ворот священнику побежали первые капли, он даже засмеялся, ощутив что-то сродное предчувствию детского праздника: разве что плясать под дождем не побежал, хоть искушение и было немалым. Как бы оно ни было, все к лучшему. Всегда.
Непогода, то успокаиваясь, то вновь ярясь, буйствовала над Хинбурном до самого заката. Парусник покинул Оули уже под светом звезд – под сенью ясного, до звона и головокружения, и высокого неба. Оставив позади свороток в широкий рукав Тайна, кораблик заскользил по зеленоватым волнам восточного Нортбрука, увозя вместе с собой не более трех десятков горемык, которые что-то позабыли в краях, куда и Благовестные заглядывали только чаю попить. Питер, умиротворенный и абсолютно счастливый, нашел место поуютнее, укрылся за бочками от порывов северо-западного мокрого ветра и, завернувшись поплотнее в плащ, уснул, как пишется в некоторых романах – “едва успела его голова коснуться подушки”…