Вроде бы и поклажи особой не было (не считая Книги, конечно), а перекинутая через плечо сума изрядно тянула к земле. Прошагал за сегодняшний день новоявленный отец Питер не мало, обогнув таки северные отроги Ласского хребта, которые - вот уже третьи сутки кряду - заполняли собой весь окоем и, казалось, не кончатся никогда. Ну что ж… Все проходит, и это пройдет! 
Весна была в самом разгаре: уже зацветали повсюду яблони, и Питер МакНот, еще месяц назад, как истинный школяр, протиравший штаны за зубрежкой Истинного Слова и истории похождений Благовестных, наслаждался свободой, как только мог. Возможности его ограничивались весьма скромными финансами, небольшой скоростью передвижения и более чем серьезной миссией – нести Веру народам темным или просто сомневающимся. Однако это не помешало ему на подходах к очередному городку совершенно беззаботно помочь пацанью распутать воздушных змеев, и самому после этого погонять по полю с игрушечным пестрым драконом над головой. Дракон хлопал по ветру матерчатыми крыльями, грозясь разнести в щепу собственный каркас, и пару раз даже хлестнул священника по рукам трескучим  длинным хвостом, - проку, впрочем, из этого не вышло: добро всегда побеждает зло, а потому справиться с доблестным рыцарем веры дракон не мог просто по определению.
Городок оказался небольшим – прямо-таки игрушечным – но весьма бойким: расположенный в излучине двух крупнейших рек королевства, крошечный Оули не мог не стать постоянным перевалочным пунктом речных караванов. Питер прошелся мимо порта, сунул свой любопытный нос на пристань, однако клятве своей – достичь места будущей службы исключительно на своих двоих – остался верен. А вот с поиском ночлега не задалось: прибывшие вместе с очередным торговым караваном северяне заполонили все мало-мальски приличные постоялые дворы в центре города. Питер потерся среди устраивающихся на отдых путешественников и потопал, не солоно хлебавши, на окраину. Когда за очередным поворотом низенькие аккуратные домики словно специально расступились перед священником, вновь открывая вид на красивейший, в общем-то, пейзаж северных предгорий, отец Питер невольно почувствовал дурноту: хорошего помаленьку, сколько можно пялиться на выползшие из-под земли гигантские каменюги? Ничего напоминающего постоялый двор Питер не заприметил и решил стучаться в первый дом, на который ему укажет провидение (мольбами и заботами Благовестных). Провидение ответило звонким девичьим голоском, что сразу повысило его рейтинг популярности в глазах священника: не откликнуться было невозможно, и отец Питер, пригладив растрепавшиеся вихры, “подкатил” к калитке, стараясь разглядеть певунью в мареве цветущего сада.
- Мир вашему дому, люди добрые! А скажите, нельзя ли где окрест остановиться заночевать бедному путнику?

Завидев на скамейке под яблонькой длинноногую нескладную еще девчушку годов самых что ни на есть весенних, Питер не смог сдержать улыбки – беззаботной и широкой, которая и без завязочек держалась довольно долго.  Ибо рыжие задорные косички и общий облик хозяюшки весьма забавным образом сочетались с ее серьезным тоном и едва ли не суровым выражением лица. 
- Здравствуй, красавица!
Питер облокотился о заборчик палисадника, подпер рукою щеку и, любуясь на спорую да проворную работу девчонки, решил не таясь – как на исповеди – поведать ей о своем подвижничестве (ибо коли сам себя не похвалишь, то кто ж еще?).
- Я священник, хоть сану моему и без году неделя. А иду я аж из самой столицы, из Хольстэда… Была там когда-нибудь? Огромный каменный город… целый городище-огородище. Иду на восток, - молодой человек подумал и уточнил: - На самый-самый восток, на пограничье королевства: буду сеять разумное, доброе, вечное Слово на пустынных землях невежества и безверия, так сказать.
От одного только созерцания домика и сада становилось светлее на душе: и лето, казалось, здесь уже давно наступило, и трава была гуще да душистее.
- А старшие-то, чай, в городе, раз ты одна тут на великом хозяйстве и карауле?.. Впрочем, может, и ты мне подскажешь, откуда путника под вечер не погонят? 
Вообще, Питер уже понял для себя, что, пожалуй, краше двора на всей улице он все равно не сыщет, и – коли он окажется здесь не в тягость, - так даже на садовой скамье заночевать и то было бы сладко. Но напрашиваться в открытую было все-таки неловко, да и просто стоять в местных “райских вратах”, утопающих в листве и цветах, уже само по себе было весьма приятно, - так зачем нарушать идиллию? Эх, благие Правозвестники! Как жить-то хорошо!...

Вряд ли отец Питер был более талантливым лицедеем, чем “хозяюшка”, хотя и попытался несколько приглушить радость от приглашения остаться. Отчасти ему это удалось, - прежде всего, потому, что шире улыбаться было уже просто сложно, а в пляс он все-таки не пустился. Как девчонка, покамест, упивалась осознанием своей самостоятельности и хозяйственности, так и Питер все еще ощущал свой сан, как нечто почти что материальное, ценное и весьма хрупкое, а потому старался хотя бы изредка ему соответствовать.
- Вот спасибо тебе, красавица! Могу за постой монет поискать, хоть и не густо у меня в кошельке, - сей прискорбный факт священника, похоже, скорее забавлял, нежели печалил: - Могу работой отблагодарить, - вдруг да помощь где нужна, - дров наколоть, воды натаскать, починить чего, - перебирая в уме, где еще может оказаться полезным, он обогнул заборчик и вошел в сад, остановившись перед девочкой:
- Так что распоряжайся. Или веди в полон в старшим, - как уж тебе вздумается, - садик перед домом весь был согрет и залит вечерним светом. Пожалуй, заради мечты о таких сладких мгновениях отец Питер наперекор здравому смыслу и поперся из столицы в провинцию пешком, растянув путешествие в несколько раз: ему просто было любопытно и страшно хотелось побродить уже свободным по весенней земле – вдоль да поперек. Что ни говори, а "школяр" из него был весьма посредственный.
Молодой человек осторожно опустился на краешек скамьи, рядом с девочкой и разгладил двумя пальцами лежавший с краю мешочек:
- Ух ты! Мастерица… А пешком… Ну, вроде как на людей посмотреть – они ж разные везде. Я им что-то объяснять должен, а как тут объяснишь, коли они все живут своим да по-своему, а я ничего окромя родного дома и не видал, по большому-то счету?.. Вот скажи, - отец Питер оставил мешочек в покое и с интересом обернулся к собеседнице, - веришь ли ты в Возращение?
Пожалуй, ничего, кроме заученных от старших формул да привычных фраз, девчонка ему выдать и не могла, но почему-то все равно интересно было узнать ответ, - ведь устами ребенка сами Благовестные нередко отвечают. И еще - почему-то не покидало Питера легкое невесомое ощущение, что, и правда, от самого родного порога начался для него некий подвиг веры и одно сплошное подвижничество, и потому так хотелось, наконец, ощутить по-новому, иначе тяжесть Книги на боку – словно щита спасительного, и доказать, и убедить… Ну, или хоть помочь да дров наколоть! Отец Питер смущенно растрепал отросшие за время экзамена волосы и уставился в парящие в небе облака. Нашел, действительно, к кому с диспутами приставать…

Питер и не думал перечить маленькой хозяйке и, еще раз окинув садик влюбленным взглядом человека, несколько лет проведшего в заключении ученичества, поспешил за ней. Дрова – это хорошо и просто. И, пожалуй, правильно: как ни хотелось священнику что-нибудь отстоять и доказать, слишком уж крепко заученные слова – каким бы светом и глубиной не наделили их Благовестные – были связаны с каменными стенами стольного Хольстэда, экзаменом и чем-то еще - чересчур отвлеченным для живой рыжей девчонки и цветущих деревьев. Были б здесь Сами, наверняка, сумели бы в паре слов охватить и весенние ароматы, и вечернее солнце, и радость жизни, и ее вечные законы, коих стоит держаться… Хм, наверняка, были поэтами!
- “От плодов сих”, - с огромной благодарностью и превеликой радостью, хозяюшка, - новые мысли – как о предстоящем ужине, так и о возвышенном стихоплетстве Благовестных, - доставляли Питеру немалое удовольствие. Впрочем, мал по малу, на ум стали приходить все больше не возвышенные песнопения, а веселые песенки разношерстной ученической столичной братии, что было уже не столь почтительно и, честно говоря, слегка попахивало отступничеством, а потому священник поспешно отложил котомку с Книгой (еще прижжет ненароком за вольнодумие), скинул плащ, закатал рукава, и вплотную занялся указанным “фронтом великих работ”…