Как всегда ближе к вечеру, в Оули наступала полная благодать. Река пахла лягушками и тиной, и запах разносился по всем улочкам, пропитывал даже хлеб. Но почему-то хлеб от этого становился только вкуснее. Акация улыбалась - все дневные споры, перебранки, приступы паники на ежегодном общем сборе гильдии медоносцев не испортили настроения.
В этом году традиционный сбор был созван столь поспешно, что некоторые влиятельные и важные явились чуть ли не без запонок, впопыхах отряхивая шитые золотом кафтаны. Как выяснилось, северные соседи налаживают потихоньку сбыт кленового сиропа в Ньюворлд. Важные и влиятельные схватились за сердца, были усажены в кресла и напоены морсом.
Кленовый сироп ― душистый, карамельный, древесный, пахнущий, как целое лето в банке, редкий, как зелёный перламутр, диковинный, как рыжие северные ягоды и снежные северные коты… Замечательный соперник даже самому дорогому мёду.
Акация никогда его не пробовала, но рассказы впечатляли.
«Так что моим делам эта новость не угрожает», - вряд ли босопятые мальчишки с соседних улиц перестанут покупать у неё кусочки медовых сот, подставляя блюдца под тянущиеся золотистые нити, от того лишь, что кому-то куда-то северяне везут сказочный сироп.
Членство в гильдии досталось Акации от родителей, но каждый раз на общем сборе в Оули (как раз на полпути между пасеками в Кардью и в окрестностях Иннингена) Акация чувствовала себя не в своей тарелке. Когда мёд начинали мерить выгодностью транспортировки (золотых на литр на милю), ей сразу начинало ужасно хотеться домой.
Вот и теперь Акация радовалась речному запаху, вечернему воздуху и торопилась в порт ― на любой отходящий поскорее корабль.

Отредактировано Акация (2011-06-16 20:36:10)

В порту Акация выяснила, что корабль в Оллию уже почти что отходит. Бегом добравшись до нужного деревянного гуся в ряду резных деревянных гусей, сыздавна украшавших носы ньюворлдских корабликов, Акация взлетела по сходням и отправилась разыскивать капитана ― отдать плату за проезд. Попутно она оглядывала палубу, пытаясь прикинуть, где бы устроиться на ночлег ― все уютные, укрытые от ветра местечки за шлюпками уже были заняты. «Ну, ничего,» ― решила Акация, почесав выгоревшую до белёсости маковку. ― «Утром уже будем в Оллии, а до утра найду чем заняться». На самом деле ― Акация хитро улыбалась сама себе ― сборище медоносов совсем даже не было бесполезным ― одна из самых древних гильдийских старейшин, ясноглазая старушка с задорным крючковатым носиком, отвела Акацию в сторонку и заставила её прямо там, не сходя с места, заучить рецепт медовых пряников. Вообще-то, Акация с детства терпеть не могла медовые пряники, но именно эти обещали быть совершенно особыми. «Этот рецепт стоит сотни и сотни золотых, моя девочка», - прошептала старейшина. – «Меня пытались купить, запугать, сбить с толку лестью. И чем меньше мне остаётся жить, тем больше дурачья толчётся вокруг. Они так меня утомили, что я решила отдать рецепт тебе ― самой бесполезной соломенной голове во всей гильдии». Акация так смеялась, что пришлось опереться о стену. Отдать тайный рецепт пряников, поставлявшихся к королевскому двору той, на ком вся гильдия крест поставила ― хорошая прощальная шутка. Будет непросто их выпечь ― нужен отборный мёд и редкие пряности, нужна хорошая печь, но ради весёлой гильдийской старейшины все оллийские дети на следующем площадном празднике получат по королевскому прянику. Слово Акации.
Так что найдётся о чём поразмышлять, разглядывая ночные облака, пока деревянный гусь спешит вниз по течению Хинбурна.
Акация, в конце концов, нашла капитана, отдала ему весомую пригоршню монет, опустошив тощий кошель. За это время корабль успел отчалить, и теперь неспешно набирал ход, подставляя жёсткую парусину попутному ветру. «Э, так мы в Оллию попадём ещё до рассвета», ― мысль о доме грела. Акация перебирала дела, предстоящие завтра, размышляла, что же делать с пряниками ― самой не справиться, надо у кого-то помощи просить, и… с внезапным грохотом палуба вывернулась из-под ног, качнулась, Акация судорожно выцепилась в ближайшую опору. Через мгновение Акация поняла сразу три вещи: нет, шторм не начался, корабль цел; ходить надо аккуратнее ― палуба корабля не кухня дома ― тогда и запинаться о чужие вещи не будешь; опора под руками живая и, судя по ткани под пальцами, не то, чтобы из простых. Акация даже зажмурилась от неловкости и, не открывая глаз, отцепилась от своего спасителя. Ну, соломенная же голова. Соломенная!
Глубоко вздохнув, Акация одним глазом отважилась посмотреть на того, перед кем предстояло извиняться ― дама, бледная, сероглазая, строгая и, кажется, очень усталая. Тревога и искреннее раскаяние сразу перебороли неловкость.
― Простите, пожалуйста. Надо ж смотреть, куда иду. Надеюсь, я Вас не ушибла. Я вот вечно так ― как задумаюсь, хоть не ходи никуда. Чем же мне Вам помочь теперь? Я у Вас в должниках…
Акация поняла, что тараторит, но остановиться уже не могла.

Серые усталые глаза не обманули ― госпожа Клара Поульсен оказалась добросердечной и ласковой собеседницей.
― …они прощают и нам наказывают, ― прошептала Акация, вторя словам Клары. Верующая. Акация чуть погрустнела: она никогда не могла понять смысла Веры. Свод наставлений. Но тем, у кого есть совесть, свод ни к чему ― он лишь повторяет то, что и так в человеке есть. А другим… А другим свод служит для прикрытия своей глупости и жадности. Как председатель сегодня цитировал Благовестных и шантажировал старейшину общим счастьем, лишь бы руки на рецепт наложить… Но Вера есть Вера и, похоже, Клара в ней что-то нашла. Вот и славно. А наше дело маленькое ― здесь купить, там продать, выбрать мёд послаще и цену получше.
Акация разглядывала спутницу, которая, похоже, совсем не собиралась отпускать её. Что-то было в ней ― настоящее, светлое, спокойное, совсем не похожее на Акацин жгучий, янтарный, притворный характер.
Оллия... – Акация улыбнулась сереющему небу. Говорить об Оллии… Сама с собой Акация могла разговаривать об Оллии часами, сутками, неделями. На самом деле, она разговаривала об Оллии с Оллией столько, сколько жила в городе. Только вот впрямую ответить на прямой вопрос оказалось сложно.
Оллия пахнет морем, пахнет камнем и рыбой. Оллию окружают сосны, но в самом городе почти нет травы и деревьев. В Оллии так много людей, что временами опасаешься пройти мимо самой себя и не узнать. В Оллии так много приезжих, что не все оттенки их одежды встречаются среди многоцветья садов в резиденции графа Монкрифа. В Оллии так много воров и разбойников, что притон сложно отличить от кабака, а кабак ― от притона, но мёд любят и там, и там.
― Чего там рассказывать, я Вам лучше Оллию покажу, если с беднячкой прогуляться не побрезгуете. Порт покажу, наши улочки и главную площадь, а недалеко от Оллии ― невероятной красоты побережье. Не пожалеете, что приехали. У нас на набережной ― художники, те всё время наши берега пишут, пишут, сколько холста измарали ― никто не скажет, а море уловить красками до сих пор не могут. Впрочем, Вы, наверное, в Оллию ненадолго ― только паломничество начать?

Фейт вчера окончательно решил, что лучше уж драпать. Анализ ситуации показал: ещё ночь и фамильному древу Люменаров грозит страшное. Девушка, у которой он провёл последние две недели, не только начала готовиться к свадьбе, но и оповестила своих родственников (в их числе широкоплечих братьев с большими мясницкими ножами) о предстоящем событии. Так что утром, нежно распрощавшись со спящей формой под тёплым одеялом, Фейт ушёл по крышам в направлении гавани. Как истинный аристократ, он оставил на прикроватном столике розы, припасённые в чулане с вечера, и записку. Фейт сомневался, что его ласковая булочница сумеет прочесть строчки, украшенные изысканными завитушками Фейтовского почерка, но обычай есть обычай.
Сев на корабль до Оллии, Фейт занялся сведением прибылей и убытков: векселя, привезённые из Иннингена, обналичились практически за полную сумму. Этих денег хватило на подкуп главы Оули, который в обмен на упругий конвертик пообещал, что если слухи об изумрудной жиле подтвердятся… Фейт осторожно оглянулся по сторонам. Мало ли кто подслушает. Даже в пустой каюте. Даже мысли, не произнесённые вслух. Удача не любит небрежных. За два года, проведённые вдали от отеческого дома Фейт успел не только включиться в игру на подпольном Оллийском рынке неогранённых драгоценных камней, но и усвоить: делиться деньгами можно, информацией ― никогда.

Фейт созерцал пейзаж в крошечном иллюминаторе: после целого дня, проведённого в порту в ожидании корабля и попытках избежать встречи с любым, способным опознать в нём вероломного негодяя, обрекшего невинную душу на страдания, тишина каюты и закат на Хинбурне были тем, что надо.
Но мысли возвращались к прежнему ― какие деньги обещает принести единственный внутренний источник изумрудов на весь Нюьворлд!… Фейт отвернулся от вечерней речной красоты, запрыгнул на кровать, считавшуюся роскошью на ньюворлдских кораблях, откинулся на подушку и мечтательно прикрыл глаза… Уже через минуту в его снах грациозные дамы танцевали менуэты в большом зале Поместья, павлины топорщили хохолки и, почему-то, несли яйца с изумрудами вместо желтков, а старая яблоня вдруг начала с треском расти, увеличиваться, становиться гигантской, заслонять небо…
Треск достиг невыносимой громкости, и резкий толчок выпихнул Фейта одновременно из сна и из его кровати. В полёте Фейт снёс собой письменный стол и пару тяжёлых резных стульев, но отлёживаться под канделябром времени, похоже, не было ― каюта выглядела странно скошенной, а на ковёр откуда-то начала просачиваться вода. Ещё чуть-чуть и слово «просачиваться» оказалось знатным преуменьшением. Было уже не до одежды и не до сумки. Натянув сапоги и ухватив ремень с фамильным кинжалом, Фейт встал на четвереньки и по вздыбленному полу добрался до двери каюты, откуда по удивительно пустому коридору выбрался на палубу. Впрочем, секрет пустого коридора кают первого класса там вполне объяснился. Видимо, почтенная публика ещё и не думала спускаться вниз, предпочитая подставлять холёные щёчки речному бризу.
Но сейчас речной бриз отдал бразды правления всеобщей панике и холёные щёчки, бледные от испуга или красные от крика, жались к бортам корабля. Фейт, держась то ли за доски палубы, то ли за собственное любопытство, так же на четвереньках, проползая над и иногда под собратьями по крушению, добрался до кормы, уцепился за поручень и заглянул за борт: само собой видно ничего не было ― корабельный бок плавно уходил во тьму. Корабль дёрнулся ещё раз и стал заваливаться на нос. Пассажиры валились в воду, словно нарезанная морковка с кухарочьей доски. Фейт же облапил какой-то тюк, прочно привязанный к борту, и висел на нём, размышляя о вечном ― то ли уже самому прыгать за борт, то ли ещё подождать. Если корабль сел на мель, значит, целиком не утонет, будет время шлюпку отвязать. Если корабль пробил днище о камень, может и весь под воду уйти. И довольно быстро.
В момент сведения альтернативы к ключевому «прыгать?ждать?», Фейт заметил тощенькую фигурку, ползущую вдоль борта ровно навстречу основному потоку. Само направление движения было примечательно, примечательна была и методичность, с которой паукообразное существо прокладывало себе путь наверх и сметало оставшихся пассажиров канатом, тянущимся от его пояса куда-то вниз. Фейт покрепче обнял спасительный тюк и с интересом наблюдал.